Гена Попеску. Отшельник на краю мира

Паула Эризану

Это страна в Восточной Европе на границе с Румынией и Украиной. Рожденный в СССР, Гена выглядит, словно персонаж Тарковского, но говорит языком одновременно мудреца, глупца и того человека, какими люди были до того, как потребительство и коммерция извратили человеческую натуру. Грустное предупреждение: часть этого шарма может потеряться в переводах.

Когда он делает очень осведомленные и точные комментарии на социальные темы, я внезапно вспоминаю, что он живет в наше время. Попеску – один из немногих концептуальных творцов, у кого не только «некапиталистическое» происхождение, но также имеется несколько лет опыта работы на земле, на фермах, где единственное доступное достижение технологии – это бесславный советский трактор. Он занимается анимацией, делает инсталяции и перформансы, и уже участвовал в нескольких международных слетах и фестивалях.

Начал он поздно, в 27. Помимо основной деятельности, он делает съемки для телепрограмм о культуре и восстанавливает керамику для этнографического музея, в котором же и живет. Это самое экзотическое и, возможно, самое интересное здание в Кишиневе, столице Молдовы. Интересным здание делают его лимоновидные арабские формы и плитка.

Студия Геннадия выразительно говорит о его ценностях и образе жизни. Относительно большое помещение в одноэтажном здании за музеем, которое снаружи выглядит как конюшня. Между его студией и задней частью музея лежат бревна, под которыми Геннадий спит летом, когда нет дождя. Он человек, ушедший корнями в природу. Как вино и мед, разговор с ним оставляет ощущение земли, растений, холмов и рек Молдовы. Давайте зайдем внутрь.

В этом старом и холодно месте Геннадий живет не один. «Зеброфоны, например, хорошая компания для путешествий», – говорит Геннадий. Речь идет о двадцати черно-белых полосатых стульях со встроенными радиоприемниками. Когда вам скучно и одиноко, вы включаете радио и слышите пару слов, если повезет – на своем языке. Маркс, Энгельс, Ленин и Гитлер тоже тут – в студии у Геннадия, в образе злых масок. Большие, красные и скользкие. «Для отпугивания дьявола». Они торчат возле массивного уха, приклеенного к черно-белой кишиневской мусорной урне. Ухо слушает весь тот мусор и страдания, которые люди хотят сбросить со своих плеч. Я говорю ему, что оно напоминает надписи на мусорках в МакДональдсе, которые призывают клиентов выбросить их заботы и ноутбуки, хотя ухо-мусорка намного более скульптурна. С противоположной стороны, рядом с местом, где Геннадий спит под несколькими деревянными полками, несколько обитателей других планет с огромными руками, которые вдвое больше их тел. «На их планете они такие», – поясняет Геннадий.

Пару лет назад Геннадий сказал мне, что «комфорт разрушает». «В комфорте ты не понимаешь многого. Когда ты ходишь пешком, когда дождь капает на тебя, ты соломинка, ты чешешься». Сейчас он воспринимает комфорт как человеческую, или скорее «эпидермальную», необходимость. Возможно, дело в возрасте, как сказали бы мои родители. Но Геннадий считает, что жизненный опыт важнее комфорта.

«Двигаясь со скоростью тележки, ты можешь наблюдать»

Один из наиболее интересных перформансов Геннадия – это его прогулка с ручной тележкой по Молдове и Польше. Как к нему пришла идея путешествия с тележкой? «Исходя из трудового кодекса Молдовы, люди свободны только тридцать дней в году», – говорит он. «И что они делают эти дни? Они едут в отели с программой «все включено», из которых они не вылазят. И это все в странах, которых они никогда прежде не видели». Да, звучит в точности как рай в предствлении молдовского среднего класса. Они мечтают об этом каждое лето – черные дыры, если позволите, и программы «все включено» в отелях Болгарии, Турции и Египта.

«Мой выбор – пройтись с тележкой по своей стране. С севера на юг, за двенадцать дней. В румынском языке слово «тачка» также используется для обозначения служанки. Так что метафора подходит. Как ни в каком другом языке». Геннадий произносит свою поэтическую речь также естественно и непринужденно, как он носит свою повседневную рабочую одежду.

«Путешествуя с тачкой, ты обмениваешься блохами с прохожими», – отвечает Геннадий на мой скучно поставленный вопрос о беседах, которые он ведет во время своих туров с тележкой.

«Беседа – это светлая сторона путешествий с тележкой, со всеми этими комарами вокруг и всей этой усталостью – мы уже давно не вели кочевого образа жизни». Когда Геннадий говорит, что мы давно не кочевали, тон его голоса напоминает ребенка, который объясняет, почему его семья не поехала в отпуск этим летом.

Возвращаюсь к своему вопросу: «Человек с тачкой – это миролюбивый образ», – продолжает Геннадий. «Встречая человека с тачкой, люди сразу же ему открываются. Люди, которых я встретил, рассказывали мне истории, которые люди рассказывают только тем, кого, уверены, больше никогда не встретят. Они также радовались тому, что не были такими странными, как я. Или спрашивали, что я продаю и почем». В путешествии по Польше путь проделывать было сложнее из-за языкового барьера. Но в Австрии, вспоминает Геннадий, пара приютила его бесплатно в своем отеле – они были так счастливы хотя бы одному постояльцу, что даже накормили и напоили его. Совсем как в притче о Святом Петре.

Общение с водой

Геннадий ушел поговорить с водой. Его большая страсть – это море, но так как в Молдове нет моря, он пошел к реке. «Как мы обращаемся с нашими реками? Мы в них моем машины, бросаем в них мусор, и делаем из них искусственные озера», – сетует Геннадий, не теряя, правда, мягкости в голосе. Он сделал себе костюм и лодку из клетчатых пластиковых сумок, которыми завален молдовский рынок. С этой амуницией он ушел к реке, чтобы прочитать ей закон страны об экологии.

«Люди все время спрашивают меня, что тебе с того? И я им говорю. Я занимаюсь навигацией по реке Бык, я построил свой собственный корабль». Река Бык пересекает столицу практически в центре. В любом другом городе тут непременно построили бы ривьеру. В Кишиневе центральная часть реки в некоторых местах шириной всего в две ладони. Хоть некоторые наиболее космополитичные молдоване перешли на вегетарианскую диету, начали сортировать мусор и даже выходить раз в год на уборку зеленых территорий, никто не приложил никаких значимых и продуманных усилий к защите и развитию рек в стране. Геннадий объясняет: «На первых 50 километрах реки Бык попросту нет воды. Река Ихель наполовину пересохла. Мы бедные – у нас есть отговорка». Кажется, Геннадий единственный человек в Молдове, которого это беспокоит.

Откуда пошла страсть к воде? Я ждала ответа, уходящего к праотцам и началу мира. Вместо этого Геннадий вернул меня на землю: «Ребенком, я читал книги о приключениях. Это был тот возраст, в котором все их жаждут. Я читал о пиратах и хотел провести жизнь в море. Поэтому я подумал: я пойду во флот». Он тоже был ребенком, думаю я, и улыбаюсь про себя.

Он не всегда задумывался о смыслах и обществе. «Еще мне сказали, что я могу заниматься медициной. Но у меня не было сил, чтобы быть доктором. В итоге я подался во флот – я знал, что такая программа была во всех училищах». Но первая мечта Геннадия вскоре была безжалостно разрушена: у него было плохое зрение, поэтому в морскую школу его не приняли. «Тогда я пошел на строительное отделение инженерного института в Кишеневе». Что?! «Только спустя пару месяцев я стал проводить большую часть моего времени в Одессе, у моря, ночуя на вокзале». Бродяжничество Геннадия также удивительно для меня, как и вся история его жизни, но все это решительно имеет смысл.

«Бродягой я не глотал воздух, а кусал его!»

«Я научился обращаться с полицией, как обхитрить их. Я не думал, что будущее – это то, что следует из настоящего. У меня тогда не было людей, которые направили бы меня в нужную сторону», – говорит он без всякого чувства обиды. Родители Геннадия, живущие в маленькой деревне на севере Молдовы, не имели возможности вписать фантазии их сына в знакомый им мир. Его мать была учительницей начальных классов, отец – завхозом школы. За всю жизнь он не прочитал ни единой книги. Но когда он напивался, он любил наблюдать и восхищаться красотой вокруг себя.

Первой серьезной книгой, которая потрясла Геннадия, была книга о бродяжнической юности. Он не помнит ни названия, ни имени автора, но говорит, что та книга научила его чему-то важному о жизни, которую он наблюдал вокруг.

Распад СССР, армия и любовные письма от девушки

«Мой дядя пытался помочь мне. Он был из номенклатуры, и сказал что мне нужно пойти в торговое училище, и что там он мне поможет. Но он был из тех, для кого материальный комфорт был единственной вещью имеющей значение. Я не принял его помощь, потому что не хотел стать таким, как он».

Тут пришла пора, когда молодой человек должен был соприкоснуться с элементом советской системы, отвечающей за превращение мальчиков в мужчин – службы в армии. Структура, иерархия и дисциплина. Но Геннадию повезло служить в спокойное время в воинской части, дислоцирующейся в Калининграде. Он участвовал в бессмысленных военных учениях первой половины 1989-го, а потом делал аккумуляторы для вертолетов – до 1991-го.

«Я пропустил движение за независимость», – говорит он сухо. «Цветочный мост (символическая акция 1991 года по воссоединению Румынии и Молдовы, разделенных советской аннексией Молдовы в 1941-м) и вот это все. Я понял, что что-то происходит, только когда моя девушка стала писать мне письма на латинице вместо кириллицы». К этому намеку на осознание распада Советского союза стоит добавить, что для большинства людей поколения Геннадия движение за независимость от Москвы было самым громким и самым беспокойным периодом их жизни.

«Я вернулся из армии, а СССР уже не было. Тут была только бедность, и больше ничего. Мой дядя теперь был бизнесменом. Он снова попытался помочь мне, предлагая устроить в торговое училище. Я снова отказался, и он расстроился. Потом некоторое время я обрабатывал землю».

«Любое искусство интересно своими промахами»

Как в этой истории появилось искусство? Я задаю вопрос, предвкушая ответ. «Мне было скучно», – отвечает Геннадий. «В колхозе нечем было заняться. Паши землю, выпивай с друзьями время от времени. К 1994-му году большинство ночей были без электричества, поэтому мы не могли даже читать или смотреть телевизор. Только пахать и пить. Что еще? Я начал рисовать. В той деревне ничего другого не было, поэтому я пользовался цветными карандашами. Одним из моих первых рисунков была копия «Возвращения блудного сына» Рембрандта, нарисованная цветными карандашами на обратной стороне плаката гидравлического двигателя из лаборатории физики. Моя сестра работала в лаборатории, и так плакат попал ко мне».

Потом пришли ангелы и Геннадию удалось попасть в Академию искусств, что в паре кварталов от Музея этнографии, правда в качестве студента-нелегала. Геннадий не хочет вдаваться в детали. «Были люди, которые впоследствии здорово мне помогли. Но ангелы – переменная субстанция. Они не могут долго оставаться в твоей жизни».

Как он занялся концептуальным искусством после классического образования в Академии искусств? «В концептуальном искусстве я как дома», – просто отвечает он. Следит ли он за международной сценой? Геннадий тщательно выбирает, за чьими работами следить. Этот ряд простирается от латиноамериканских писателей до российских фильмов и европейской анимации. «Постоянно слежу за тем, что они делают, и иногда завидую тому, что им удается так много. Я и сам пытаюсь сделать больше», – говорит он.

Тогда как многие концептуальные творцы, будь то в Лондоне, Берлине или Кишиневе, делают постоянные отсылки к миру искусства, Геннадий черпает мотивы из своей жизни и мира вокруг себя. «В Кишиневе люди искусства знают, что они могут получить деньги на проекты в общественных фондах. Поэтому они работают с общественными фондами. Они сделали рисунок мелом на улице, сняли видео, написали манифест. Что дальше? Реальный ли это жизненный опыт?»

Я прошла через период экзистенциализма, в который я думала, что Геннадий – единственный реальный человек в мире. Теперь я немного менее радикальна. Я спрашиваю Геннадия о том, что его родители думают о его образе жизни. «После того как они пару раз увидели меня по телевизору, они успокоились и стали думать, что я нормальный. Но они по-прежнему расстраиваются, что я до сих пор не нашел свою вторую половинку, что у меня нет машины». Я не могу представить, что Геннадий когда-нибудь изменится. Таким, какой он есть, он кажется вечным. Даже странно, что у него есть биография. Но он говорит: «Я пробыл здесь десять лет. Это слишком долго. Пора двигаться». Пожалуй, фантастическая баллада о Геннадии Попеску может снова обрести неожиданные мотивы.