Мы завершаем публикацию книги Альгерда Бахаревича «Один из нас» на сайте moc.media. Последняя глава посвящена первому президенту государства Израиль Хаиму Вейцману.
Предыдущие главы:
1. Жорес Алферов. Как завещал Великий Некто
2. Айзек Азимов. Адвокат человечества
3. Надя Ходасевич-Леже. Красная Джоконда
4. Марк Шагал. «Я родился мертвым…»
5. Кирк Дуглас. «Вот американцы дают…»
6. Вернон Дюк. Общество забытой музыки
7. Харрисон Форд. Житие Индианы Джонса
8. Ромен Гари. Рукописи, которые горят
9. Ежи Гедройц. Пан Редактор
10. Уэйн Гретцки. Гений номер 99
11. Скарлетт Йоханссон. Темнота на продажу
12. Рышард Капусцински. Куда впадает река Пина
13. Ларри Кинг. Король и шут
14. Борис Кит. Случайность и выбор
15. Николь Краусс. Придуманные следы
16. Саймон Кузнец. Сидя на кривой
17. Ральф Лорен. Игрок в поло
18. Луис Барт Майер. Пока рычит лев
19. Валерия Новодворская. Так закалялась сталь
20. Гвинет Пэлтроу. Еврейская принцесса
21. Шимон Перес. Война, мир и другие стихи
22. Шон Пенн. Сладкий и гадкий
23. Майя Плисецкая. Карма Кармен, или танец непокорности
24. Давид Сарнов. TV EYE
25. Игорь Стравинский. Весна не для всех
26. Павел Сухой. Небо в твоей голове
27. Хаим Сутин. Калмык и Пушкин
28. Лев Выготский. Педагогика для дефективных
Хаим Вейцман. Хаимова химия
…Потому что, возможно, с нее, химии, все и началось.
В 1882 году в Германии вышла книга профессора Дюринга, которая имела оригинальное название “О еврейском вопросе”. Или может лучше сказать: “профессора Антидюринга” – благодаря Энгельсу в историю он попал именно под этим прозвищем. Кто изучал марксизм-ленинизм, помнят такого персонажа советских мультфильмов.
Собственно говоря, пан Антидюринг был специалистом по механике, а в свободное время тешился тем, что сжигал виртуальных евреев. Короче, химик-любитель. Они там все в душе были химики, эти неприметные люди в своих нюрнбергах и невиноватбергах.
“Не в нашем духе уничтожать еврейский народ во имя религии, теперь это должна сделать раса”, — писал пан Антидюринг в этой нашумевшей книжке. — “Что касается дров, чтобы развести костер средневековья, тот же самый, который немного отсырел, и пламя уже не охватывает его, как следует — то нужно подлить в него свежей нефти, чтобы вскипевшая кровь сожженных на нем евреев наполнила своим ароматом протестантские носы…”
Чем не химическая формула спасения мира от “лишнего” народа?
В том самом 1882-м восьмилетний еврейский мальчик из беларусского поселка Мотоль Хаим Вейцман тоже думал про химию. Родители решили отдать его после школы в Пинское реальное училище, где он должен был отучиться семь лет. Да, училище было не простое, а с химическим уклоном — в выпускных классах тут проходили такие чудесные предметы, как общая и аналитическая химия, химические технологии и другие фокусы. Учеников гоняли не только по программе, но и по настоящим заводам, которых в Пинске хватало: на пивоварню, на стеариновую фабрику, на винокурню.
Через полстолетия книжку Дюринга достанут из пыли и объявят одной из вершин немецкой философской мысли. А потом она снова растворится в небытии, как в кислоте. А еще лет через десять Хаим Вейцман станет первым президентом новосозданного, будто в результате чудодейственной химической реакции, Государства Израиль.
Вся история есть химия. Химия веры и химия забвения. И алхимия надежды, самой ненадежной и самой красивой науки.
Когда я учился в советской школе, ни про Антидюринга, ни, упаси боже, про Хаима Вейцмана нам ничего не рассказывали. Ни на уроках химии, ни на уроках истории. Главными химиками были Ленин и Менделеев. А самой загадочной и зловещей комнатой в каждой более-менее большой школе была так называемая “Лаборантская”.
Похожая одновременно на пункт приема стеклотары и тот закуток поликлиники, в котором торопливо сдают на анализ мочу и какашки, она находилась за стеной кабинета химии и была всегда замкнута на ключ. В Лаборантскую пускали не всех, а только самых проверенных и приближенных. Тех, кто не мог ничего разбить или перепутать. Как и любой педагог, учитель химии тайком считал, что его предмет — самый главный. Что без химии у нас нет шансов стать пристойными людьми. Разве что какими-то отбросами общества, которых никогда не пустят в Великую Лаборантскую этого мира, где все такое хрупкое и красивое.
Учитель Дмитрий Корниенко из Пинского реального училища тоже не пускал абы кого в свою Лаборантскую. Но Вейцману как самому способному ученику вход туда был открыт в любое время. Только вот двери университетов Российской империи для евреев были закрыты. Каждому дюрингу ясно, что настоящим химиком может быть только истинный ариец.
Поэтому не удивительно, что, окончив училище, парень из Мотоля почти сразу уехал из страны и без проблем поступил в Фрибурский университет в Швейцарии. Так началась его карьера химика. Сначала эмигранта, потом подданого Соединенного королевства, изобретателя нового способа производства ацетона, который так пригодился британской армии во время первой мировой, что Вейцмана называли достойным памятника.
Чем-то он похож на Альфреда Нобеля из Мотоля. Мотоля из Беларуси, который чуть не получил Нобеля по химии за свои изобретения.
А вот что касается карьеры политика… Тут ключи от Лаборантской ему тоже достались.
Началом этой карьеры можно считать письмо, которое Хаим Вейцман написал своему учителю, еще живя в Мотоле. Познакомившись с идеями Герцля, местечковый парень, у которого, кстати, было одиннадцать братьев и сестер, изложил учителю свое видение “еврейского вопроса”, которое не давало покоя всем антидюрингам Европы. Евреи всего мира должны стремиться в Сион и жить там в своем государстве — так решил юный химик Вейцман. На то время ему было одиннадцать лет. С этим убеждением он прожил всю жизнь — и убеждение стало правдой. С идеей Герцля о том, что евреям стоит переселяться в Африку, куда их так хотели отправить европейские прогрессивные деятели, Вейцман никогда не соглашался. Только Палестина — говорил он. Обещанная, заветная Земля.
“Все народы этого мира делятся на тех, которые прогоняют евреев, и на тех, которые их к себе не пускают” – так он видел карту мира, когда уже стал политиком, лидером сионистского движения. Интересно, к кому он относил беларусов? Верил ли он в пресловутую беларусскую толерантность? И можно ли верить в толерантность океана?
Ведь именно океаном казались Вейцману другие жители этой страны. Про это он пишет в своих воспоминаниях:
“Городок, где я родился, стоял на берегу небольшой речки, в болотистой местности, которая занимала большую часть Минской, да и соседних беларусских губерний, на плоской, открытой равнине, сумрачной и однообразной. Весной и осенью все превращалось в море грязи, зимой господствовали лед и снег, летом – неизменное облако пыли. И повсюду на этой равнине, в сотнях городков и поселков, жили евреи, жили давно, маленькие островки в чужом океане...”
Достаточно узнаваемый беларусский пейзаж. О край мой родной, как проклятый богом, сколько ты сносишь несчастій и неправильных метеопрогнозов, но как же я люблю эту равнину, эту неприметную плоскость, эту “сумрачность”, которая на самом деле есть всего лишь сдержанностью, и эту “однообразность”, которая в действительности – как череда музыкальных повторов, необходимых для гармонии ритмического рисунка. Но химик и политик Вейцман видел это по-другому на самом дне своей памяти. И имел на то свои причины.
Кажется, власти тут так и не решили, что лучше: гнать отсюда евреев или не пускать их. В результате они жили тут, как свои чужие. Или чужие свои.
Примерно в то же самое время, когда будущий президент Израиля пришел в этот мир, главный алхимик беларусскости, поэт и будущий классик беларусской литературы Франтишек Богушевич так писал про соотечественников и одноверцев Хаима Вейцмана:
“Жыд да немец – дзеці аднэй маткі,
І мова падобна, і адны ўхваткі,
І абодва ласы на чужую працу,
І, мусіць, абодва ядуць з кроўю мацу.
Абодва абдураць, абдзяруць, як ліпку,
Адбяруць і сошку за бітую скрыпку…”
(“Жид и немец – дети одной матери,
И язык похож, и одинаковые манеры,
И оба падки до чужой работы,
И, наверно, оба едят с кровью мацу.
Оба обдурят, обдерут, как липку,
Отберут и сошку за битую скрипку…” – прим. пер.)
И так далее. Ну просто Дюринг и Герцль какие-то, обнявшись, с туристическим визитом в Северо-Западном краю...
Маца с кровью – органическая химия мракобесия и глупой пропаганды.
Конечно, про мацу и липку – так говорит не сам Богушевич. Так думает-гадает себе персонаж его стихотворения, тот самый любимый автору мужик, “чужой океан”, пробираясь себе (достаточно боязливо, как для океана) по шумному городу, а может и по поселку. В другом стихотворении уже сам автор признает, что “жидовский ум” может быть примером для местных: “Если так сделали бы мы, может быть, и нас не били бы?”
Однако на этой земле били всех. Били свои, в угоду чужим, били чужие, не разбирая, кто тут кому свой. Химия не вступает в соединение с пафосом, но с ненавистью – да.
Богушевич, говоря от имени беларусского мужика, “чужого океана”, обращался то к богу, то к безымянной бабушке. Хаиму Вейцману за его заслуги перед государством выпала возможность попросить для себя что-то у повелителей Британской империи. Это было во время триумфа, сразу после первой мировой. Тогда он и сказал известное:
“Мне ничего не хочется для себя лично. Но я хотел бы что-то попросить для своего народа”.
И к нему прислушались. Может, не очень охотно, может, не собираясь исполнять обещание, может, наперекор геополитическим интересам. Но это была уже необратимая химическая реакция: Палестину впервые признали в том числе и еврейской. Личные заслуги Вейцмана перед империей невозможно было игнорировать. “Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели”.
До создания Государства Израиль оставалось почти тридцать лет.
Перевод на русский - Мария Белькович.
Чытаць па-беларуску «Хаім Вэйцман. Хаімава хімія»