Знаменитый советский психолог Лев Семёнович Выготский родился в 1896 году в Орше. Об авторе «культурно-исторической теории» в психологии очередная глава книги Альгерда Бахаревича «Один из нас».
Предыдущие главы:
1. Жорес Алферов. Как завещал Великий Некто
2. Айзек Азимов. Адвокат человечества
3. Надя Ходасевич-Леже. Красная Джоконда
4. Марк Шагал. «Я родился мертвым…»
5. Кирк Дуглас. «Вот американцы дают…»
6. Вернон Дюк. Общество забытой музыки
7. Харрисон Форд. Житие Индианы Джонса
8. Ромен Гари. Рукописи, которые горят
9. Ежи Гедройц. Пан Редактор
10. Уэйн Гретцки. Гений номер 99
11. Скарлетт Йоханссон. Темнота на продажу
12. Рышард Капусцински. Куда впадает река Пина
13. Ларри Кинг. Король и шут
14. Борис Кит. Случайность и выбор
15. Николь Краусс. Придуманные следы
16. Саймон Кузнец. Сидя на кривой
17. Ральф Лорен. Игрок в поло
18. Луис Барт Майер. Пока рычит лев
19. Валерия Новодворская. Так закалялась сталь
20. Гвинет Пэлтроу. Еврейская принцесса
21. Шимон Перес. Война, мир и другие стихи
22. Шон Пенн. Сладкий и гадкий
23. Майя Плисецкая. Карма Кармен, или танец непокорности
24. Давид Сарнов. TV EYE
25. Игорь Стравинский. Весна не для всех
26. Павел Сухой. Небо в твоей голове
27. Хаим Сутин. Калмык и Пушкин
Лев Выготский. Педагогика для дефективных
“Я готов”. Зловещие, величественные и торжественные слова, после которых уже нет дороги назад.
“Я готов”. Этими словами ответил когда-то Гамлет призраку своего отца – и вошел в историю (а мог бы и убежать, и все бы вышло совсем иначе).
“Я готов”, – произносит нетерпеливо Фауст, листая страницы Книги.
“Я готов”. Так через несколько веков скажет персонаж известной новеллы Кафки “Превращение”. Его семья еще не знает, что случилось, двери в комнату закрыты, и оттуда слышится глухой голос несчастного коммивояжера, который стал инсектой: “Bin schon fertig“.
Готов к чему? К переходу в другое состояние, к путешествию в неизвестность, про которую никто не может тебе рассказать. К прощанию с привычными границами бытия, к новому существованию. К небезопасному эксперименту над самим собой.
„Я готов”, – такими были и последние слова ученого-психолога Льва Выготского, который умер в Москве в 1934 году. Отправляясь в госпиталь для чахоточных, он взял с собой только одну, любимую книгу, того самого “Гамлета”, которого знал наизусть.
“Всегда готов!” – откликнулись миллионы советских детей, вскинув руки в пионерском салюте.
Тех советских детей Лев Выготский исследовал почти всю свою недолгую жизнь. Советские дети выросли, Кафка стал былью, Мефистофель встретился в Москве с Мастером, а Лев Выготский... Можно сказать, ему повезло – если бы он прожил еще несколько лет, его, скорее всего, расстреляли бы как вредителя. Туберкулез опередил чекистов, но памяти все равно пришлось выбираться из-под обломков. До конца сороковых о нем забыли, и даже призраку Выготского было запрещено появляться в школах и университетах.
Только в шестидесятых, когда имя Выготского было открыто на Западе, в мировой психологии начался настоящий бум, связанный с его личностью. “Надеюсь, вы знаете, что ваш отец для нас гений?”— спросили пожилую дочь Льва Выготского, когда она встретилась с американскими психологами. Были переведены его основные работы, в том числе “Мышление и речь”, современные ученые вооружились его теориями, а разработанную Выготским культурно-историческую концепцию объявили чуть ли не наиважнейшим открытием в психологии 20 века.
“Моцарт психологии” – так его будут называть в Америке, где, правда, моцартами и бетховенами любят называть не только ученых, но и собак, да и каким был бы мир, если бы не собака Павлова? Но так было не всегда.
“Горе-теоретики” – это самая мягкая характеристика, которой одаривали в начале тридцатых самого Выготского и его коллег в Советском Союзе. Одаривали, кстати, не самые темные люди: Чуковский, Макаренко...
Все дело в том, что Выготский был одним из лидеров педологии – экспериментальной науки, само название которой стало ругательством на долгие десятилетия в России и на всей постсоветской территории. Сказать, что тебя интересует педология, было то же самое, что объявить себя астрологом, алхимиком или некромантом.
“Он получил образование в Харькове, где в то время обитала группа педологов, горе-теоретиков, которые утверждали, что пролетарским детям не нужны ни сказки, ни игрушки, ни песни”, – пишет Чуковский про одного из последователей Выготского, участника известной Харьковской психологической школы.
“Я честно пытался разобраться в педологической теории, но с первых же строк у меня разжижались мозги, – негодовал Макаренко. – Что это: бред сумасшедшего, сознательное вредительство, дьявольское издевательство над всем нашим обществом или просто биологическая тупость? Я не могу понять, как вопрос огромной практической важности, воспитание миллионов советских детей, будущих рабочих, инженеров, военных, агрономов решается при помощи простого, темного кликушества, да еще на глазах у всех...”
Очень характерно тут подозрение во вредительстве. Знал пан Макаренко, чем пугать идейных противников...
Чем же так раздражали педологи и сам Выготский сторонников классической, единственно правильной педагогики?
Возможно, тем, что слишком настойчиво говорили об окружении и наследственности, а это не очень удобные темы для новой, советской империи. Возможно, своими бесконечными тестами, которыми они замучили ни в чем не повинных советских детей, как проклятые буржуины Мальчиша-Кибальчиша. Тем, кто работал в педологических лабораториях 20-х годов, не терпелось узнать все психологические особенности своих подопечных, чтобы разрабатывать новые, прогрессивные методики обучения. Это теперь детскими психологами никого не удивишь, и они спокойно разгуливают по улицам, а тогда к ним относились настороженно. Это теперь психологическими тестами никого не поразишь, а тогда они воспринимались как что-то абсолютно лишнее: это же дети, а не пациенты дурдома! Зачем им тесты, если есть тексты? Правильные тексты Чуковского, Макаренко и других советских педагогов.
К тому же дорогие детки, это будущее пушечное мясо и свежие яйцеклетки на столе советского государства, педологами безжалостно сортировались: одаренные налево, дефективные направо (к ним планировался свой, особенный подход). Так работала культурно-историческая теория Выготского: высшие психические функции нужно развивать, они не работают сами по себе. Как правило, в группу одаренных попадали дети бывшей элиты: интеллигенции, белогвардейцев, попов, чиновников. В дефективные: дети рабочих и крестьян. Такая сортировка выглядела очень подозрительно. В середине 30-х, после долгой борьбы, педология была разгромлена, объявлена лженаукой, “горе-теоретики” раскрыты, эксперименты свернуты, виноватые отданы под суд.
Может и правильно? Каждому, кто в юные годы работал советским ребенком, так и хочется спросить: за что Выготский ненавидел сказки, игрушки и песни? Чисто советский вопрос. Литературу Выготский любил – как психолог. И детей тоже. Кажется, он любил их, как Хармс: странной любовью исследователя чужого ему мира... Любовью хирурга, которому не поможет игрушечный нож.
Согласно культурно-исторической теории Выготского, человек развивается по двум линиям: натуральной и культурной. Натуральная, доисторическая линия – это природное, физиологическое развитие человека от его рождения до столкновения с окружающим миром, когда в жизни человека появляется Знак. Ощущения, восприятие, детская память, детское мышление, непроизвольное внимание, непроизвольная память – проявления натуральной линии. Абстрактное мышление, язык, произвольное внимание, воображение – это уже высшие психические функции, которые дает нам Знак, наивысший инструмент нашей психологической деятельности. Низшими психическими функциями мы руководить не можем, высшие можем корректировать и регулировать. Кажется, просто. Просто и зловеще. Психологи всегда раздражают своим желанием залезть человеку под череп, проникнуть на темную сторону сознания, куда лучше не заходить ни пролетарию, ни эллину, ни иудею...
Нужно быть ненормальным, чтобы лезть туда, на ту сторону сознания – особенно в темную ночь истории, которая уже наступала над Европой.
Впрочем, Выготского ненормальность никогда не пугала. Она его притягивала, как притягивают небоскребы людей с боязнью высоты. Как психолога его очень интересовали именно дети с аномалиями развития, он считал, что “нормальные” и “дефективные” дети развиваются по одним законам, просто культурная линия у вторых слишком слабая. Именно дефектология позволила ему выехать в двадцатых из СССР и посмотреть Европу – его пригласили на международный конгресс дефектологов. Выготский побывал в Берлине, Амстердаме, Париже, Лондоне. Мог остаться, но не захотел. Он считал себя марксистом. Марксистом, который читает Фрейда и Адлера, Бехтерева и Павлова, Шекспира и Джойса (последний тогда очень заинтересовал психологов и психоаналитиков). Марксистом, который говорил, что он материалист в психологии, что знак для человеческой психики то же самое, что орудие труда в его руках. Марксистом, который слишком часто повторял слово “свобода”… “Действие человека, которое возникло в процессе его культурно-исторического поведения, есть свободное действие. Действие, направленное в будущее”, – писал он.
Он не боялся будущего. Это и ему тоже были адресованы его слова, сказанные перед смертью, слова принца Гамлета: “Я готов”. Если тот легендарный момент считать завершением его жизни, становится ясно, в чем смысл культурно-исторической линии развития человека, которую определил Выготский. В готовности создавать собственную жизнь с помощью знаков культуры. А таким знаком может быть и чистый лист бумаги. Его, этот лист, нельзя не упомянуть, хотя бы в конце.
Еврей из интеллигентной семьи, Лев Выготский родился в беларусской Орше, окончил с золотой медалью гимназию в Гомеле, учился в двух московских университетах. А потом вернулся в Гомель. Год был не простой, а 1917-ый. Выготский преподавал психологию, логику, эстетику, теорию искусства, издавал литературно-художественный журнал, организовал театр. И вот пришло приглашение в Ленинград на Съезд психоневрологов. Никому не известный Выготский выступал с докладом. Гомельчанин говорил двадцать минут, и все это время перед ним лежал лист бумаги. Выступление было блестящим и потрясло всех. Когда выступающий закончил и спустился в зал, все увидели, что лист абсолютно чистый.
Так Лев Выготский оказался нужен советской науке. Те, кто его открыл, вскоре станут так называемым “кругом Выготского”, группой интеллектуалов, которая не распадется и через десятилетия. Может, в этом и есть задача тех, кто готов и не боится – оставлять после себя круги: концентрические круги, которые затянут в себя даже самых боязливых и “дефективных”.
Перевод на русский - Мария Белькович.
Чытаць па-беларуску «Леў Выгоцкі. Пэдагогіка для дэфэктыўных»