Игорь Стравинский. Весна не для всех

Альгерд Бахаревич

Беларусский писатель

Предыдущие главы:
1. Жорес Алферов. Как завещал Великий Некто
2. Айзек Азимов. Адвокат человечества
3. Надя Ходасевич-Леже. Красная Джоконда
4. Марк Шагал. «Я родился мертвым…»
5. Кирк Дуглас. «Вот американцы дают…»
6. Вернон Дюк. Общество забытой музыки
7. Харрисон Форд. Житие Индианы Джонса
8. Ромен Гари. Рукописи, которые горят
9. Ежи Гедройц. Пан Редактор
10. Уэйн Гретцки. Гений номер 99
11. Скарлетт Йоханссон. Темнота на продажу
12. Рышард Капусцински. Куда впадает река Пина
13. Ларри Кинг. Король и шут
14. Борис Кит. Случайность и выбор
15. Николь Краусс. Придуманные следы
16. Саймон Кузнец. Сидя на кривой
17. Ральф Лорен. Игрок в поло
18. Луис Барт Майер. Пока рычит лев
19. Валерия Новодворская. Так закалялась сталь
20. Гвинет Пэлтроу. Еврейская принцесса
21. Шимон Перес. Война, мир и другие стихи
22. Шон Пенн. Сладкий и гадкий
23. Майя Плисецкая. Карма Кармен, или танец непокорности
24. Давид Сарнов. TV EYE

Игорь Стравинский. Весна не для всех

Куда направляют свои усталые постсоветские стопы туристы из бывшего СССР, впервые оказавшись на венецианском острове-погосте Сан-Микеле? Конечно, до Бродского, Стравинского и Дягилева. На могиле Бродского оставляют сигареты, зажигалки, ручки, бумажки (цветы — это само собой) — пиши, Иосиф, мы помним, мы гордимся и даже то-се читали. Могила Дягилева напоминает блошиный рынок: шапочки, пуанты, носовые платки, шали, книжки, газеты и даже визитки — по сути, это то же самое, что нацарапать на могильном памятнике “Здесь были Петя и Оля”, но более интеллигентно…

Могилы Стравинского и его жены Веры, как ни странно. пустые и достаточно строгие. Только цветы и белый мрамор. Может, их каждый день убирают, а может… Хочется верить, что публика инстинктивно чувствует: Стравинскому просто не идут никакие символические вещи. А вечность, в которой он оказался — и подавно. Да и при жизни он не очень верил в то, что музыка способна что-то изображать:

“Смысл существования музыки не в том, что она что-то изображает. Если нам кажется, что она это делает, это только иллюзия… достаточное качество, которое мы по какому-то молчаливому согласию ей приписали, насильственно навязали, как обязательную форму одежды… Музыка — единственная сфера, где человек реализует настоящее. Несовершенство его природы в том, что он осужден чувствовать на себе текучесть, мелководность времени, воспринимая его всегда в категориях прошлого или будущего, он не способен почувствовать время как что-то устойчивое, настоящее, то, что есть сейчас…”

Это из книги Стравинского “Хроника моей жизни”. Мало кто из художников отваживался дать ответ на вопрос, чем есть его искусство. Что такое литература, музыка, живопись, театр… Стравинский попробовал:

“Феномен музыки дан нам исключительно для того, чтобы внести порядок во все существующее, и в первую очередь — в отношения между человеком и временем”.

Он вообще — один из тех художников, которые все время менялись и все время бросались с головой в неизведанное. В молодости — одержимый вагнерец, националист, который черпал вдохновение во всем российском, народном, “исконном”. Муза приходила к нему в кокошнике и показывала паспорт на имя Арины Родионовны — Стравинский не протестовал. Началась война — и в своих европейских путешествиях начался другой, новый Стравинский, неоклассический, Стравинский-европеец, который своей музыкой вносил порядок не только в отношения человека и времени, но и в свою приватную геополитику — сокращая каждым произведением расстояние между Москвой и Парижем, Петербургом и Берлином, Россией и Западом.

Оставался всего один шаг до Стравинского-космополита, гражданина мира, который несколько раз менял гражданство и сам решил создавать абсолютно новую музыку, музыку, которую человек может услышать, только изменив свою природу, Стравинского-авангардиста. Как результат — теперь его почитают все: Стравинского играют, у него учатся, его используют экспериментаторы и традиционалисты, массовая культура и “интеллигенты”… Стравинский — великая загадка русской души для самой русской души. Русский человек замирает перед ним в недоумении и восхищении: ему не хватает ни флагов, ни кокошников, чтобы обвешать Стравинского с ног до головы. Он по привычке называет Стравинского нашим — и как фальшиво звучит это “наш”. Музыка не бывает нашей или чужой. Потому что ничего не изображает… А время — оно одно на всех. И каждый сам решает, в каком Стравинском ему жить и какого Стравинского слышать.

Такого художника в жизни обычно неизбежно сопровождают скандалы — и их на судьбу Стравинского хватило с лишком. “Весна священная”, которую так любят как светофорные патриоты, так и антипатриотические темные силы, с самого начала воспринималась как весна не для всех. Париж, Театр Елисейских полей. 1913. Постановка “Весны”: с первых звуков в зале смех, топанье, издевательские крики… Это — не музыка. Это — не балет. Это — l`abiechtot, абы что: от дикарской хореографии люди в шоке, не менее чувственный, ломаный, страстный ритм бьет их по голове и заставляет хвататься за сердце. Что себе позволяет этот русский?

Публика делится на две почти равные части, первая приветствует рождение нового искусства, вторая видит в нем убийство всего, что так дорого любому интеллигенту… Стравинского пробуют поднять на щит французские авангардисты, интервью с ним выходит в виде манифеста новой музыки — композитору еще долго придется от него открещиваться. “Музыка ничего не изображает…” – говорит он, но его не слушают. Проходит всего только год, и после постановки “Весны” в том самом Париже благодарные поклонники выносят Стравинского на руках и несут по улицах до самой Пляс де Трините…

К скандалам он привыкнет. Самые известные станут легендарными. В сороковых годах в США дирижер Стравинский был обязан перед каждым концертом играть американский гимн. Старые аранжировки он считал слабыми и однажды в Массачусетсе решил “перегормонизировать” “The Star-Spangled Banner”. Для Стравинского это было вполне нормально, но для рядовых американцев выглядело так, словно кто-то решил поменять на флаге местами звезды и полоски. На следующий день к Стравинскому пришла полиция и запретила издеваться над национальным сокровищем.

Нет, он не участвовал в войнах. Но еще во время первой мировой написал свой вокально-инструментальный спектакль “История солдата” – в каком уловил все то дьявольское, что услышал в грохоте новой эпохи. Его музыку вообще часто называют черной, чертовой, дьявольской — и если вспомнить, сколько в произведениях Стравинского язычества, сколько обращений к темной, лесной, земляной, грибной народной душе, то становится ясно, почему людей его музыка до сих пор гипнотизирует. “Мне интересно, как зверь просыпается в человеке, и как в звере просыпается человек” – так он комментировал одно из своих самых известных произведений, “Петрушку”, российского персонажа народного кукольного театра, куклу, в которой просыпается жизнь и человеческие эмоции. Эдакое кафкианское перевоплощение наоборот.

Исторически Петрушка — и правда “зверь”, еще в 19 веке это жестокая кукла, которая убивает своих врагов обухом или просто палкой. И, конечно, не такой он и русский: младший брат древних заграничных кукол Пульчинеллы, Гиньоль и Педрилло. И в беларусской батлейке был похожий персонаж. Церковь никогда не одобряла его существования — что не удивительно, учитывая, что одной из главных жертв Петрушки всегда был поп. Стравинский и правда имел некоторый договор с дьяволом. Как, впрочем, и каждый художник… Поэтому недаром Петрушка, находка для модернистов, так заинтересовал композитора…

Но любой Леверкюн Стравинскому будет слишком мал. Стравинский бежал по миру, не останавливаясь там, где марши становились слишком громкими, а законы — слишком нечеловеческими, и всячески избегал политики. А когда и высказывался про нее, то также — как композитор и дирижер. “Что вы думаете про советскую музыку?” – спросили у него журналисты в 1936 году.

“Я думаю, что народ, который пережил такой поворот социальной структуры, не может создавать интересное искусство, они там что-то делают, но это что-то — всего только часть пропаганды”.

Разве Стравинский не слышал про Шостаковича? “Леди Макбет” уже прозвучала, и американские газеты после премьеры называли советского композитора самым порнографическим композитором в истории оперы. Но Стравинский сам мог бы претендовать на этот титул. Что тут: зависть, соревнование или вправду — полное безразличие к политике?

“Стравинского сложно представить себе без уникального, сложного ритма”, — говорят нынешние музыканты. И сразу почему-то вспоминается Африка… В 1962 году Стравинский выступал и там, в ЮАР, со своей “Симфонией псалмов” – как дирижер. Именно в этот год был посажен в тюрьму Нельсон Мандела. Но “политика убивает искусство”, был уверен Стравинский. Скорее всего, он и не слышал ни о каком апартеиде…

Он много чего не слышал и слушал. Не хотел слушать. И даже посетив в шестидесятых вместе с женой Советский Союз — уже в чине классика, он не подозревал, что существует такая страна, как Беларусь, и он имеет к ней какое-то отношение.

Игорь Стравинский родился в Ораниенбауме, на даче своих родителей. В городке с немецким названием, на улице Швейцарской, вблизи от самого нерусского из русских городов, подданный российского императора, композитор и дирижер, апатрид, а потом гражданин Франции и США, наследник древнего беларусского рода, космополит… Вот такой родовод ему идет. В нем действительно сливаются вчера и сегодня.

Вопрос, имеет ли Игорь Стравинский беларусские корни, спорный для всех наших соседей, но только не для самих беларусов. Ведь отец композитора Федор Стравинский, оперный певец и артист знаменитого Мариинского театра, происходит из Гомельской области. Именно там, под Речицей, он появился на свет — правда, дальнейшая его жизнь больше всего связана с Украиной и Россией. Федор Стравинский принадлежал к дворянскому роду Стравинских герба Сулима — в зависимости от того, кто интересуется его историей, этот род объявляется то польским, то украинским, то беларусским. Такой уж тут вид спорта: определить, кто чей. И обмениваться знаменитостями, как шпионами и военнопленными, и грызться за них. Ведь героев не хватает. Человек думает только прошлым и будущим.

А начало свое Сулимы берут и вовсе из Германии, от прусских магнатов. Самый известный из Сулим — Завиша Черный, про которого писал Генрик Сенкевич в своих “Крестоносцах”. Род Стравинских герба Сулима примерно в 17 веке осел в Мозырьском районе. Именно к нему, вероятно, принадлежат все Стравинские, среди которых столько музыкантов, что в этом есть что-то мистическое: Федор и Игорь Стравинские, Юрий Стравинский, пианист Повилас Стравинский, дирижер Мариус Стравинский, Юрий Стравинский, и даже какой-то русский панк-гитарист… Наверно, миновал доисторический медведь кого-то из праотцов рода, пожалел ухо.

Перевод на русский - Мария Белькович.
Чытаць па-беларуску «Ігар Стравінскі. Вясна не для ўсіх»