Каждый понедельник мы публикуем на нашем сайте очередную главу из книги Альгерда Бахаревича «Один из нас». Восьмая глава посвящена литературному мистификатору, кинорежиссёру, военному, дипломату Ромену Гари.
Предыдущие главы:
1. Жорес Алферов. Как завещал Великий Некто
2. Айзек Азимов. Адвокат человечества
3. Надя Ходасевич-Леже. Красная Джоконда
4. Марк Шагал. «Я родился мертвым…»
5. Кирк Дуглас. «Вот американцы дают…»
6. Вернон Дюк. Общество забытой музыки
7. Харрисон Форд. Житие Индианы Джонса
Рукописи, которые горят
Не знаю, как девочки, а мальчики становятся поклонниками Ромена Гари так. Ты просто читаешь о том, как мать такого же самого, как ты, мальца говорит ему: “Меня только что оскорбили, а ты даже не набил тому хаму морду. В следующий раз я хочу, чтобы ты не смолчал, чтобы ты бился и тебя принесли ко мне на носилках!”
За точность цитаты ручаться сложно. Да и не хочется проверять, ведь цитата для автора этих строк важна и дорога – но смысл был точно такой. И все: ты любишь и этого писателя, и его вечно неугомонного и такого ранимого героя, и эту властную, шальную женщину-чудачку тоже любишь, и ничего не можешь сделать с этой любовью. Любовь для Гари страшно важна. И он, пожалуй, единственный в литературе двадцатого столетия, кто написал настоящий гимн именно материнской любви, любви страшной и великой. Кто бы мог подумать, что она может достигать таких высот?
А она могла. Если бы не мать, Ромен Гари никогда не стал бы тем, кем стал. Это ее слова, слова матери, записанные сыном и исполненные им: “Мой сын станет французским дипломатом, кавалером Ордена Почетного легиона, великим актером драмы, Ибсеном, Габриеле Д'Аннунцио, он будет одеваться по-лондонски!” Так и вышло. Все мы были бы другими, если бы не наши мамы – но только Гари хватило духу и смелости написать об этом искренне.
При этом – никакого эдипова комплекса: Гари искренне не любил Фрейда и говорил, что его отношения с матерью опровергают все фрейдовые теории. Он всегда чувствовал с ее стороны только любовь – вместо умиления, поддержку – вместо жалости, и гордость – вместо поучений.
Мужское начало в прозе Гари очень сильное. И тем сильнее, если вспомнить, как он не любил мачо (“Я не из тех, кто выкладывает яйца на стол”) и как ценил женственность: без нее в себе и без нее рядом мужчина не может быть настоящим. Кто воспитывает ее в мужчине? Конечно, любовь, настоящая любовь, в которую он верил. “Донжуанство всегда было формой импотенции, настоящий “великий любовник – тот, кто спит с одной и той же любимой на протяжение тридцати лет”.
Но не с этого все начинается. А с матери. Быть любимым своей матерью – значит быть сильным и иметь силы противостоять, бороться и добиваться своего.
Перечитывая Гари, я думаю о своей матери и понимаю, что она тоже всегда была примерно такой... Читая Гари, многие мальчики думают о своих матерях и некоторые из них понимают, что их мать была такой, а некоторые – мечтают, чтобы она была такая. И для этого совсем не обязательно жить в Париже или Ницце. Можно в Минске...
А можно в Вильне. Литовском, а все же и чуточку польском, еврейском, беларусском городе.
Именно там и родился Роман Кацев – будущий писатель Ромен Гари. Нина Борисовская (так зовут мать героя “Обещания на рассвете”) – это и есть мать Романа, Мина Овчинская. Она была родом из Свенцян, ее муж – Арье Лейб Кацев – из Трок. Ромен Гари появился на свет в год, когда началась первая мировая война, за несколько месяцев до выстрелов в Сараево. Вильня принадлежала России, и Минск, и Львов, и Варшава... Вскоре все, все изменится, мир перевернется и задымится, как подбитый аэроплан... Осень, на улицах Вильни продают газеты и журналы. Например, журналъ «Война»:
“Во время бомбардировки Варшавы германскими аэропланами, в воздухе появился и наш летчик, штабс-капитан С., с унтер-офицером З. Аппарат, руководимый смелыми авиаторами, двинулся по направлению к неприятельским аэропланам, но вскоре был ими окружен. Когда неприятельские птицы подлетели на достаточное расстояние, унтер-офицер З. открыл с нашего аэроплана ружейный огонь. Было видно, как один из седоков в ближайшем германском аэроплане схватился за голову рукой и лицо его залилось кровью. Результаты стрельбы по другим воздушным целям неизвестны. Поражение одного из летчиков послужило сигналом к отступлению, и вражеские авиаторы быстро ушли с горизонта, после чего наш аэроплан благополучно спустился. Передают, что за успешное отражение неприятеля штабс-капитан С. и унтер-офицер З. представлены к наградам”.
Ромен Гари тоже окажется в Варшаве. И он тоже будет летать. Его тоже представят к наградам. Он тоже будет бомбардировать чужие города, охваченный только одни желанием: сражаться и принести пользу своей новой родине, Франции. Но это будет потом. А пока что родители разводятся, Роман с матерью уезжают на ее родину в Свенцяны.
Поселку Свенцяны в Ошмянском районе в девятнадцатом и двадцатом веке повезло. История его любила, как мать. В 1812 году тут ночевал Наполеон, слушая нудное ягнят блеяние-зов на пастбище и как на филипповку волк дико воет. Потом тут был штаб восстания 1830 года. В 20 веке Свенцяны принадлежали Российской империи, БССР (Минский район), Срединной Литве генерала Желиговского, Польше, Советской Литве (уже как Швянченис), Третьему Рейху, СССР и снова теперь уже независимой Литве. В преддверии 1914 года, когда родился Роман Кацев, в Свенцянах жили поляки, беларусы, русские и, ясное дело, евреи: православная и староверская церкви мирно соседствовали с костелом и шестью синагогами.
Человек со Свенцян знал, что в жизни можно достигнуть всего. И что мир большой и разнообразный. Однако “европейское воспитание” Романа Кацева только начиналось.
В 1928 Роман Кацев с матерью переехал в Варшаву, а оттуда к брату матери в Ниццу. Так Роман стал французом. Свое положение в первые годы эмиграции он в своих воспоминаниях сравнивал с положением алжирских эмигрантов во Франции в 70-х. Точно такая же отчужденность, такое же презрение, такой же страх. “В Ницце и Париже я был алжирцем...” Почти таким же, как Момо из романа “Вся жизнь впереди”.
Только вот мать запрещала ему контактировать с проститутками. “Если бы она узнала, она бы проломила мне голову...” А если бы нет?
И все же, возможно, он преувеличивал. К эмигрантам из Польши во Франции еще с начала 19 века особенное отношение. В тридцатые Роман Кацев получил высшее образование, став дипломированным юристом – а в придачу к этому важному диплому в его кармане оказалось еще и свидетельство летчика. Он будет вторым знаменитым французским летчиком во всемирной литературе. Когда начинается вторая мировая, он эмигрирует в Британию. Кацев и его приятели рвутся в бой, но де Голь медлит: французская армия еще не готова... Молодым французам кажется, что виноват один офицер-штабист, и они даже пробуют его убить, чтобы скорее оказаться на фронте. Роман должен выкинуть офицера из самолета. Но он не сможет. Не сможет убить человека. Заговор сорвется, планы будут раскрыты, но никого не накажут. Только де Голь саркастично скажет: “Хорошо, едьте на фронт, и пусть вас там быстрее убьют. Но, к сожалению, убивают только самых лучших”.
Убивать Роман Кацев начнет очень быстро.
Уже в 70-х давний друг Ромена Гари будет брать у него интервью и задаст неудобный вопрос:
“Ты рассказываешь о том, что в юности занялся сексом с девушкой по имени Франсуаза и сразу рассказал об этом всем приятелям. И что считаешь это самым большим грехом в своей жизни. Но тебя попрекают в том, что во время слепых бомбардировок 1943-44 годов ты убил массу людей, и этот грех в глазах многих значительно более тяжелый...”
“Я убил массу людей “во имя французского народа и согласно полномочиям, которые мне были предоставлены”, – ответит Гари и не захочет развивать эту тему. Важна ли она для его творчества? Возможно, что не настолько. Но для вопроса, почему, перед тем, как застрелиться в 1980, он написал, что всю свою взрослую жизнь находился в депрессии – возможно, что да.
Роменом Гари он стал в 1945, написав первый роман “Европейское воспитание”. Эмилем Ажаром в 1974-75, когда вышли один за другим романы “Голубчик” и “Вся жизнь впереди”, и второй получил Гонкуровскую премию, которую Гари уже имел за “Корни неба”.
Французам и его зарубежным читателям тяжело было уловить невероятно красивое и хитрое созвучие двух псевдонимов. А были и другие, под которыми он писал, множа количество таких, как сам, мужественных и сильных “маменькиных сыночков”. Кто помнит Шатана Богата или Фоско Синибальди? А они тоже внесли свои маленькие вклады во французскую литературу.
Про свой первый псевдоним он скажет так:
“Гари – это приказ, от исполнения которого я никогда не уклонялся, ни в творчестве, ни в жизни”.
Но иногда очень хочется гореть так, как в первый раз, а не затухать.
“Со мной никогда не случится старости, – убеждал себя Гари, а журналисты записывали, посмеиваясь. – Никогда. Я подписал договор с этим паном на самом верху, знаете его? Согласно ему я никогда не буду старым”.
Ведь не этого хотела его мать. Не таким она его запомнила и не таким видела когда-то в Вильне, Варшаве, Ницце, Париже. «Гары» – говорила она ему, а старость – «гары яна гарам».
Перевод на русский - Мария Белькович.
Чытаць па-беларуску «Рамэн Гары. Рукапісы, якія гараць»